Образование

Окно на Запад. Эдуард Курлянд: "Мы были первооткрывателями"

– ...Тут свой-то язык всю жизнь учишься понимать, и все равно жизни не хватает. А иностранный и вовсе. Мы учились говорить по-русски, здесь ходили в детский сад, взрослели. Поэтому я всегда улыбаюсь, когда студенты говорят, что понимают американцев, – говорит Эдуард Курлянд, директор лингвистического института при Алтайской педагогической академии. Он называет себя гражданином мира, не произносит патриотических речей, но даже в самые непростые годы не допускал и мыслей оставить Россию.

Эдуард Курлянд.
Эдуард Курлянд.
Олег Богданов

В начале января институт отметил 60-летие. "СК" было о чем поговорить с его руководителем.

Не скрывал желаний

– После юбилейного вечера-встречи мне позвонила наша выпускница, уже человек в годах, и попросила выписать билет на 70-летие института, – говорит Эдуард Ефимович. – Пожалуй, я это сделаю заранее… Вообще, мы ведь все выросли и состоялись в этих стенах. Более 90% педагогического состава – выпускники нашего вуза. Можно сказать, у нас своеобразная монополия на подготовку преподавателей иностранного языка в Алтайском крае. Причем все сотрудники проходили стажировку за границей.

– Вы и ваши коллеги начали выезжать за рубеж одними из первых в Барнауле, верно?

– Барнаул был закрытым для иностранцев городом. Первую американку, профессора, я привез в 1988 году. Этот визит был приключением, почти аферой: приходилось брать разрешение на проезд, везти самолетом через Горный Алтай...

– Романтика!

– Да. Мы, послевоенное поколение, прошедшее "хрущевскую оттепель", были очарованы идеей свободы, открытости советского общества миру и чувствовали себя так же, как чувствуют первооткрыватели. Мечтали, как сейчас все начнем путешествовать. Это была эйфория. Воодушевление. Вдохновение. Я, как и многие, кто в то время выбрал факультет иностранных языков, решил, что единственный способ примкнуть к этому движению – английский язык. Мечтал стать переводчиком, путешествовать.

– Но реальность оказалась другой…

– На практике начались трудности. Это сегодня для нашего студента поездка за рубеж – норма, для нас это было преодолением барьеров. Чтобы выехать, нужно было пройти такую длинную цепь инстанций, что не у каждого хватало терпения. Причем успех тебе никто не гарантировал. Лично мои заявки отклоняли шесть раз без объяснения причин. Как мне потом сказали представители системы: "Ты не скрывал своего желания поехать. Это было напрасно". Действительно, на поездки за рубеж в обществе косились. Мол, зачем? Чего мы там не видели… Причем о Штатах речи вообще не было. Мы могли рассматривать только выезд в Великобританию, поскольку для власти эта страна была меньшим из двух зол – что там англичане, едят свою кашу, пьют чай в пять часов и называют друг друга сэрами. В общем, спасибо моему терпению и настойчивости: в 1982 году я добился поездки в Кембридж. Это уже было после того, как я окончил аспирантуру, прошел стажировку в Москве, поработал преподавателем. Переводчиком, кстати, не стал, поняв, что в этой сфере не приветствуются лидерские качества и творчество. До сих пор не жалею о сделанном выборе.

Бесконечность

– Что дала первая поездка за рубеж? Что она в вас изменила?

– Первое, что я ощутил в Англии, – недостаточное знание языка и необходимость совершенствоваться. Расширение собственных представлений дало старт бесконечности в освоении языка. Я понял, что за языком стоит не только среда общения, но и культура. И захотелось получить максимум знаний: уметь выступать на английском, читать, смотреть кино, быть конкурентоспособным.

В Штатах я побывал только в 1989 году, после того как объехал почти всю Европу. А уже через год поехал учиться в США. В 1992 году прошел конкурсный отбор на работу по линии обмена. Так началась история сотрудничества нашего института с университетами США.

– Не было соблазна там остаться?

– Вот вы вопрос сформулировали так… корректно, а студенты не щадят, в лоб спрашивают: "Почему вы там не остались?" Я говорю: "Почему вы такой вопрос задаете?" Отвечают: "Ну, вы же так любите Америку". А как я ее могу не любить, если это предмет моего изучения? Вы можете представить, например, фермера, который не любит свою землю?!

Насчет соблазнов: они всегда и везде есть. Но тут дело даже не в патриотизме, ничего подобного. Просто у меня есть свой дом, своя семья, работа. Поскольку я не смогу взять с собой в полном объеме все, что мне дорого, я никогда вариант отъезда даже не рассматривал.

– Своим студентам вы говорите, что они должны быть гражданами мира. К таковым причисляете и себя. В чем заключается суть этого образа?

– Чем больше я о нем думаю, чем сильнее в него вживаюсь, тем легче мне живется с сооте­чественниками. На первый взгляд может показаться, что гражданин мира – это надменный отказ от своих корней, переход на более высокий уровень. Нет. Это опыт, который учит понимать самых близких. Ведь все мы разные, и чем больше разных людей встречаем, тем проще нам понимать друг друга.

Так что, если человек локализован, он мало того что теряет много интересного в жизни, но и не приобретает многих ценных навыков сотрудничества с собственной семьей, женой и детьми. Я часто спрашиваю себя перед поездкой: а смогу я ужиться с этими людьми? И получается, что ни к кому не испытываю неприязни. Возвращаясь же, всякий раз обнаруживаю, что преодолеваю новые барьеры. Вот не нравился мне человек, а я думаю: ну, вот такой он, и с ним таким мне предстоит сотрудничать. Становится легче.

Студентам рассказываю о том, что мы можем почерпнуть из другой культуры.

– Что вам представляется наиболее ценным?

– Главное, чему нас учат Запад и Европа, – повседневность. Наши студенты на сравнении многому учатся. Они не используют бранные слова, не курят, одеваются без вычурности. Иностранцы многое нам подсказывали в отношении быта. В России великая литература, балет и культура, а вот с туалетами, извините, проблемы.

Двойные стандарты

– С США у нас сейчас не самые простые отношения. Взять хотя бы последние громкие истории с законами об усыновлении.

– Отношения очень непростые. Только вот у кого "у нас"? У нас с вами? Отнюдь. То, что происходит сейчас, я даже не хочу комментировать, настолько это неприятно. Для меня дети вне политики. У меня есть знакомые американцы, усыновившие русских детей. Больных детей. Они могут себе позволить ставить сирот на ноги, мы пока не можем. Я считаю, у всего произошедшего сугубо политические мотивы, не имеющие ничего общего с заботой о реальном благе людей.

Политика вообще часто склоняет ко лжи. А чтобы солгать, надо соединить несоединяемое и сделать это так, чтобы все вокруг поверили. Вот вы знаете историю взаимоотношений России и США до 1917 года? И мало кто знает. Можно сказать, она вырезана. Меж тем отношения были вполне партнерскими. Царь Александр-освободитель, например, вел переписку с Линкольном, обсуждая общие идеи об освобождении закрепощенных людей. В постреволюционный период США были нашими основным помощниками. C чьей помощью строились заводы в период индустриализации? Чья техника работала? Чьи инженеры помогали все это развивать? И только теперь мы начали бояться того, что у американцев, видите ли, "свои интересы".

Вся эта конфронтация основана на конкуренции. Нам не нравится, что они где-то, в чем-то нас обыгрывают. Вместе с тем США – страна, которая создала очень много продуктов, без которых мы уже не представляем своей жизни. Начиная от одежды и заканчивая музыкой. Обыватели, осуждающие Запад, живут по двойным стандартам – так получается. И вот это лицемерие мне не нравится. Наши различия должны нас соединять, а не разделять.

…А последняя история с детьми не красит никого. Ни их, ни нас.

Не растратить себя

– Эдуард Ефимович, скажите пару слов о ваших планах.

– Я не могу ставить долгосрочных целей: достиг критического возраста, и в этом году у меня заканчивается контракт. Сейчас я хочу одного: чтобы институту не стало хуже от известных всем реформаций в образовании и рейтингов эффективности вузов. И ведь ладно бы сказали, как есть: "Мы закроем столько-то вузов при любом положении дел, потому что нет денег". Так ведь этого не говорят…

Я считаю, нам надо сохранить то, что есть, не растратить себя в угоду инновациям. Ведь пока мы считаем деньги, пишем отчеты и составляем рейтинги, в это же время в других странах реально учат…

5 января лингвистический институт отметил 60-летие. За эти годы более 80 преподавателей прошли стажировки в Германии, Великобритании, США, Франции и других европейских странах. Ежегодно свыше 30 студентов проходят обучение за границей по программам обмена.

Эдуард Курлянд об имидже России и взаимоотношениях с Китаем

– С китайцами нам будет сложней, чем с американцами. Здесь речь идет о разных культурах. С Европой и Западом мы так или иначе попадаем в общехристианский мир – ведь все культуры происходят от религии, а Восток совсем другое дело. Помимо культурной дистанции, у Китая есть свои интересы, как и у США. Но если Америка за морями, то Китай-то вот он.

В этом смысле изучение восточных языков и культуры сегодня очень актуально. Китайцы активнее осваивают русский, нежели мы китайский. Пока так происходит, мы более уязвимы.

– Некоторые руководители ошибочно считают, что можно придумать красивую историю, а все остальное отбросить. На самом деле имидж страны – это глаза людей, которые вам встречаются. В них должна быть доброта. А вот ее у нас как раз недостаточно. Иностранцы, замечая это, удивляются, что мы даже друг с другом не всегда вежливы.

Вот наш регион сегодня позиционирует себя как туристический. Чем будем привлекать гостей? Ремонтом? Бассейном? Удобствами? Для них это давно норма жизни. Куда важнее люди, которые их принимают и сопровождают.

Справка

Эдуард Ефимович Курлянд, кандидат филологических наук, профессор, работает на факультете иностранных языков Алтайской педагогической академии (в то время Барнаульского государственного педагогического университета) с сентября 1968-го. С 1982 года – декан факультета иностранных языков, а с 2003-го – директор созданного на базе факультета лингвистического института.

Самое важное - в нашем Telegram-канале

Чтобы сообщить нам об опечатке, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter

Комментарии
Рассказать новость